Рассказ Ольги, приемной мамы 11 детей, г. Армавир.
Приемная семья началась с мысли «Если бы в семье у нас был мальчик»
Я выросла в многодетной семье: нас было четверо сестер. Папа хотел, чтобы еще мальчик родился. Мама мне потом рассказывала, что думали, не взять ли еще ребенка, но брат у нас так и не появился. Потом, когда я родила двух дочек, тоже думала, что хорошо бы мальчика к нам в семью.
Тема приемных детей стала ближе, когда я начала работать в школе. Столкнулась с тем, что дети несут в жизнь то, что взяли из семьи: как бы ни старалась что-то новое привить, от чего-то оградить – не получается. И думаю, как-то я растрачиваюсь впустую, когда воспитываю чужих мальчишек. Стала закрадываться мысль, что, если бы у нас в семье был мальчик школьного возраста, я бы могла его хорошо воспитать. Конечно, боялась немножко, потому что растила-то девочек, а как у меня с мальчиком получится.
Как-то коллега дала мне брошюрку про приемное родительство и сказала: «Может попробуешь?». В то же время по телевизору пошли серии передач про приемных деток. Стала смотреть. Потом мне уже все – и муж, и дочки – кричали: «Мама, иди смотри, твоя передача по телевизору идет!». Так и пришли к тому, что попробуем. Муж только говорил, что нужно маленького ребенка, чтобы с раннего возраста помогать и воспитывать, а я хотела именно школьного возраста.
В приюте увидели мы семилетнего мальчика – сразу подумала, вот он, мой приемный сынок. А у него была маленькая сестричка четырех лет. Так вот тринадцать лет назад пришли к нам в семью Оксана и Андрей. С них все и началось.
Разная приемная мама
По-разному я была приемной мамой: каждый год что-то новое появлялось в понимании себя и детей. Даже мысль, как лучше их воспитывать, была про другое каждый раз. В то время школа приемных родителей прошла для меня вскользь, я не прочувствовала, что такое эмоциональные травмы приемных детей. Да и школы тогда были совсем не того уровня, что сейчас. Первое время переживала, плакала бывает, что не так все хорошо, как представлялось. Старшая дочь мне говорила: «Мам, чего ты плачешь. С тобой ведь дети, ты так этого хотела, а теперь плачешь». Я задумалась: она видит меня плачущей! Что же происходит?! И вот как-то вечером смотрела фильм, и он буквально перевернул мое сознание. Проснулась я совершенно другая: поняла, что у меня были ошибочные ожидания. Хотела, чтобы дети меня любили, как родную маму, ценили, что я окружаю их любовью. А тут дошло, что это же было мое желание, стать многодетной мамой. Они просто дети и ничем мне не обязаны. Их надо любить без оглядки и все. Я это поняла и перестала ждать от них внимания, просто выбросила это из головы и стала воспитывать как есть.
Много было всего переосмыслено за эти годы. Прошла я через гиперопеку – очень волновалась за детей, боялась от себя отпустить. Думала, например, что зря ограничиваю Андрея, мешаю ему сполна получить эмоции, которыми жили его сверстники, когда говорю: «Куда так далеко, как ты на велосипеде, куда на речку?». Но до какого-то момента все равно дрожала над ним.
Еще я иногда ревновала детей. Терялась, когда они говорили: «А вот у нашей собственной мамы…». Через какое-то время они перестали упоминать о ней, а я и рада. Когда Андрей уже был подростком, встреча с родной мамой состоялась, но контакта не возникло. Позже, когда мы проходили школу приемных родителей в Детской деревне «Виктория», психологи нам объяснили, что с детьми нужно говорить об их родителях, маме, благодаря которой они появились на свет, – чтобы у них внутри остался какой-то кусочек теплоты. А я не говорила, замалчивала эту тему. Сегодня четко знаю, что дети должны увидеться со своими родителями, если есть такая потребность. Это умножит их внутренний ресурс. Только нужно с самого начала говорить с ними об их семейной истории.
Прошла очередной этап самокопания, успокоилась мыслями, что, наверно, правильно воспитываю и забочусь. Андрей не рвался из дома, учился неплохо. Оксана с похвальным листом закончила начальную школу. Пришли мысли, что нам бы еще детей в семью. Общалась я с приемными семьями – у кого пять деток, у кого – восемь. А одна мамочка за все жизнь тридцать детей вырастила. Я смотрела на нее, как на героиню, и думала, что маленьких-то я смогу воспитать и двадцать. Мне сейчас смешно от этих мыслей, а десять лет назад думала, что запросто.
Перед тем, как нас пригласили переехать в Детскую деревню «Виктория», просили подумать, сколько детей мы хотим еще принять в семью. Я сказала, что десять. Потом уже, когда у нас было одиннадцать детей – Андрей, Оксана, Коля, Денис, Олег, Глеб, Диана, Валера, Наташа, Виктория и Вероника – я поняла, что мои временные и физические ресурсы на пределе: детям нужно очень много тепла, любви, времени. Начала как-то по-другому нагрузку планировать, чтобы успеть всех поставить на ноги, потому что младшей нашей еще только шесть. И потому что у нас есть Глеб, которому, возможно, еще долго будет нужна наша помощь. Когда-то все вылетят из гнезда, и останется он с папой и мамой, поэтому силы нужны.
«Зайчик ты наш»
Когда рассказываю про Глеба, то переживаю, что люди, у которых опыт работы с такими детьми, скажут, ну, пять лет, а такой результат, чему мама радуется? Переживаю, что мне не хватает знаний по его заболеванию: могли ли мы за меньший срок развить больше навыков. Изучаю пособия разные, например, чтобы научить его писать, но теряюсь я в них. Поэтому получается, как получается.
Часто я Глебу говорю «мои ты глазки, глазочки». У него голубые глаза, сам он беленький и такой светлый внутри. И вот глазками он разговаривает. Когда он подходит ко мне, я ему что-то говорю, а он так пронзительно, внимательно смотрит.
Говорят, что больше всего любви достается тому из детей, кто нуждается в помощи, кого жальче. Со мной так и случилось. Моя старшая дочка смеется, но с ноткой ревности. Она говорит: «Вот ты Глебушке говоришь «зайчик, иди сюда, милый», а маленькому Егору, внуку, – «уйди от дверей, холодно, иди-ка сюда». Все хочу ей как-то сердцем объяснить, почему я так. Ему уже 14 лет, а он самый открытый, ранимый из всех, белоснежный и безмятежный, как облачко. И все впитывает, слышит, понимает. Поэтому и зовем мы его иногда «зайчик ты наш с большими длинными ушами». Вот до моих других деток я иногда месяцами могу доносить какую-то информацию, а Глеб, как губка, все впитывает, каждый день какие-то перемены. И мы все этому умиляемся.
«Я не могу от них отказаться»
Когда мы переехали в Деревню, это было 2015 году, нам сказали, что недалеко, в двух кварталах, живут два мальчика с бабушкой. Мама у них умерла, а бабушка начала выпивать. Думаю, не справлялась она, хотя любила внуков, вот и начала пить, оставляла детей одних. В то время Глебу было восемь лет, Олегу – семь. Олега к себе периодически соседи или крестная забирали, а Глеб, «особый» ребенок, оставался дома.
В опеке мне сказали посмотреть на детей и послушать себя: смогу ли я воспитывать сложного ребенка. Когда вошла в их дом, один мальчик – это был Глеб – сидел за столом. Чуть повернул голову. Бабушка говорит: «Это он так здоровается». Так все время и сидел, пока его братик, Олег, показывал мне свои игрушки, дневник. Когда я пришла в следующий раз, то увидела, что Глеб сидит голеньким на тумбочке, ноги скрестил. Думаю, восемь лет мальчишке, а он ничего не стыдится, умеет ли он что-нибудь делать, справлюсь ли я. И как-то сразу поняла, что не смогу от них отказаться. Стала представлять, как мы будем жить, кто в какой спаленке. Через месяц Глеб с Олегом стали нашими детьми.
«Мы не знали, что делать»
Вот сегодня он с маленьким двухлетним внуком моим занимался. У Глеба на столике перед телевизором своя «территория»: там его игрушки. И вот Егор подходит к Глебу, тот дал ему игрушку. Внук головой машет, мол, «нет». Тогда Глеб достал из своих игрушек планшет. Маленький взял и сел рядом на диван. Понимают друг друга, взаимодействуют. А пять лет назад мы не знали, что делать.
Глеб тогда не мог говорить, не показывал, что хочет, вообще никак не реагировал. Ни на что. Был в себе. Вот он проснулся и лежит или бегает. Иногда мог стоять посреди комнаты и молча раскачиваться вперед-назад, как маятник. Иногда с какими-то звуками.
В унитаз он не ходил, все мимо. Начала его учить. И купаться тоже приучали. Душа боялся, пищал, из ванной вылезал. Сейчас уже и удивительно, что вначале это так было.
Есть не просил. В самом начале садимся за стол, а я не знаю, чем же его накормить. Олег мне подсказывал, что Глебу можно яичницу пожарить. Сахар сыпал в воду и так пил. Что-то другое ему невозможно было предложить: вставал, кричал, рот закрывал. Когда первый раз он открыл холодильник и показал на пельмени – это было такое диво для нас. Все загомонили: «Глеб пельмени хочет! Надо быстро ему отварить!». Девочки давай кастрюлю доставать, воду наливать. Сейчас он уже и хлеба себе отрезать может, ест ложкой и вилкой, салфеткой умеет пользоваться, тарелочку себе берет, а потом посуду за собой убирает в мойку и стул за собой задвигает. К большей самостоятельности его папа приучает: «Ну-ка тарелку сам себе бери, а то что ж я тебе все время подаю». Глеб его почему-то больше слушает.
Бывало, что он кого-то или меня мог по плечу стукнуть. Так он пытался сказать, что ему что-то требуется. Я проговаривала ему, что так не годится, и он тут же жалел, гладил. Я не уставала объяснять – всегда было ощущение, что еще немного и наладится. Теперь если он хочет привлечь мое внимание, то просто подходит и ведет меня показывать, что ему нужно.
И вот настолько нам теперь легко. Если мы его «слышим» – то все хорошо.
«Многие говорили, что не обучаем»
Чтобы досконально исследовать здоровье Глеба и уточнить диагноз – нужно ехать в Москву к профильным специалистам. Базовое заключение врача – расстройство аутистического спектра и задержка развития, поэтому первое время мы просто присматривались и пытались нащупать, что доступно Глебу.
Сначала многие нам говорили, что не обучаем, 15 минут не высидит, будет бегать и всем мешать. Я тоже сомневалась, как же его учить, но как заведённая ходила на логопедические занятия, читала книги, чтобы понять, что делать.
Психологи Деревни провели диагностику. Выяснили, что у мальчика нашего «интеллект сохранен», есть логическое мышление, внимание и хорошая память. Он контактный и добрый, просто совсем не был социализирован: никаких правил и границ в его жизни не было. Про него говорили «куда ноги понесут».
Начали учиться писать. Дома, когда дети садились делать уроки, давали ему листочек. Сначала он кричал, не хотел. Как начали не просто линеечки чертить, а буквы изучать, он уже настаивал, чтобы я брала его руку и писала с ним. Так же и с чтением было. Раньше, когда начинали ему читать, он кричал. Теперь подходит к каждому и вслух читает. Нам часто непонятно – он пока с трудом произносит звуки, – но когда понимаем, то он так радуется, в ладоши хлопает. Это такое чувство сложное – когда ребенок радуется, что ты его понимаешь – до слез. Теперь ему нужно научиться писать фразы. Например, «экскаватор» может написать, а «я хочу» не напишет.
Глеб занимается с логопедом и психологом по часу – никакой беготни и криков, как раньше. А психиатр, которого нам нашел фонд в Краснодаре, недавно сказал, что прогресс впечатляющий и что Глеб уже способен учиться в коррекционной школе. Как закончатся «вирусы» – буду его возить. Ему любая социализация на пользу. Чем больше – тем лучше.
«Справится с тем, что ждет во взрослой жизни»
Меня расстраивает, когда он слово говорит, а я не понимаю и начинаю гадать, у него спрашивать. Он видит, что не могу его понять, и глазами «уходит», смиряется. Мне становится так его жалко. Говорю: «Глеб, но вот не поняли мы тебя, милый. Что там, лучше покажи мне».
Так важно, чтобы Глеб научился общаться: написать или показать, что ему нужно. Вот стали его в магазин брать. Бывает я даю ему деньги, и он первый подходит к прилавку и просит: «Хлебу».
Глеб, «глазки мои», стал одним целым со мной. Готова его обучать и обучать без остановки, лишь бы он научился самостоятельности, общался с людьми, ходил сам в магазин, мог себе что-то купить. Не знаю, как все будет дальше, хватит ли нам навыков. Сейчас мы просто терпеливо, ежедневно учимся жить нормальной жизнью.
Специалисты говорят, что Глеб превзошел все ожидания. Раз так, то, может, и в будущем его ждет удивительный прогресс. Но для этого нам нужны медицинские обследования и специалисты, которые скажут, что делать дальше. Чтобы была надежда, что Глеб справится с тем, что ждет его во взрослой жизни. Он такой светящийся, легкий человек.
«Быть близко к родному человеку»
Если у ребенка особые потребности, то ему нужно больше любви давать, как бы это высокопарно ни звучало. Полюбить его таким, какой он есть. Больше уделять внимание тому, отчего он «странно» поступает. Стараться разобраться, а не раздражаться и настаивать на своем. У нас в Деревне есть сложные дети и в других семьях, и видно, что их нужно совсем рядышком держать, быть ближе к ним эмоционально и физически.
С Глебом было у меня несколько сложных моментов: никак договориться с ним не могла, настаивая на своем. А Глеб поначалу сопротивлялся всему, если не понимали, что ему нужно. Упрямством Глеб пытался раньше показать, что он не глупый и хочет, чтоб его желания не игнорировали. Теперь, если не понимаю, то сажаю его на диван рядышком, обнимаю, глажу и стараюсь разобраться. Нужно близко быть к родному человеку, смотреть в глаза, обращать внимание. Если бы я взгляды Глеба не начала когда-то ловить, пытаться понять, то он, может, и остался бы таким, каким пришел в семью.